Большая скука - Страница 31

— Ты просто невозможен! — вздохнула Маргарита, что на ее жаргоне означало «сдаюсь».

А затем — ссоры как будто не было и в помине — начала рассказывать мне об отношениях между Тодоровым и ее теткой, о том, какой он милый человек и какую большую должность занимает во внешторге.

Через несколько дней мне снова улыбнулось счастье в том смысле, что появилась еще одна возможность познакомиться с милым человеком. На сей раз я никак не мог упустить такой шанс, поскольку сам Тодоров пригласил нас с Маргаритой к себе домой.

Честно говоря, я не люблю писать письма, но если есть еще более ненавистное занятие для меня, так это хождение в гости. Однако в данном случае уклониться я никак не мог, потому что отказ под любым предлогом Маргарита истолковала бы как неприязнь к Тодорову — понимай: ревность. Как это ни глупо, я действительно испытывал к этому человеку нечто вроде неприязни. Не знаю, существует ли любовь с первого взгляда, а вот то, что у меня появилось чувство антипатии к этому человеку с первого взгляда, — факт; антипатии совершенно беспричинной, ибо я с этим человеком вообще не был знаком, и, даже когда мы с ним кое-как познакомились, я ничего дурного о нем сказать не мог. Я лишь убедился, что мы разные люди.

Так что мы с Маргаритой все же пошли в гости, и хозяин действительно принял нас очень мило и сам все время держался очень мило, до такой степени мило, что людей вроде меня, не любящих слишком сладкого, могло бы стошнить.

— Вот здесь вы можете вытереть ноги, — сказал Тодоров, вводя нас в прихожую, но и это было сказано настолько мило, что можно было подумать, будто его заботит не то, что мы можем наследить в его апартаментах, а то, что наша обувь пострадает.

После этого повели в гостиную. Гостиная, как и все прочие помещения, своим внутренним убранством и современными удобствами способна была вызвать восхищение. Польщенный тем, что Маргарита проявила повышенный интерес к обстановке, хозяин тут же пустился в славословие, восторженно расхваливая небесно-голубую драпировку, самую наимоднейшую мебель, телевизор, радиолу, магнитофон, комбинацию «библиотека-бар плюс витрина для сувениров» и прочее и прочее. Объяснения подкреплялись наглядными примерами. Это дало мне возможность спокойно посидеть на диване у окна и выкурить сигарету. Вполне спокойно — хотя восторженные возгласы Маргариты предназначались главным образом мне.

Недовольная моим равнодушием, Маргарита решила во что бы то ни стало и меня вовлечь в поток восторгов.

— Ты только посмотри, Эмиль, какое изумительное венецианское стекло! А ты так часто ездишь за границу и никогда ничего не привезешь! — обратилась она ко мне во время осмотра упомянутого гибрида «библиотека-бар-витрина».

— Вы из министерства иностранных дел? — удивился Тодоров.

— Нет, — ответил я.

И так как Маргарита вдруг замолчала, он сразу догадался, из какого я министерства. Затем мы снова вернулись к пьеске «Волшебный замок», действие которой перенеслось уже в спальню, а там в кухню и даже ванную. Конечно, без моего участия.

Маргарита была не настолько легкомысленной, чтобы умиляться при виде какого-то холодильника. И если все же делала вид, что восхищена всем этим, то лишь для того, чтобы досадить мне: «Погляди, мол, как люди живут!» Вот что означал весь этот спектакль. В последнее время Маргарита не упускала случая, чтобы дать понять, что мы не живем как надо. Другие люди как люди, а мы…

Хочется заметить в свое оправдание, что даже в пору юности, когда бываешь особенно нетерпим ко всякого рода условностям, даже и тогда я не восставал против удобств, лишь бы эти удобства не вызывали массу неудобств. Не отказывался я и от бытовой техники, полагая, что делать это так же глупо, как и преклоняться перед нею. А Тодоров чуть ли не боготворил бытовую технику — он демонстрировал свои холодильники и бойлеры с такой любовью и гордостью, будто был обладателем сокровищ Лувра.

— Да, у вас не обстановка, а чудо, — сделала заключение Маргарита после того, как экскурсия по квартире окончилась.

— Если человек не в состоянии справиться с устройством собственной квартиры, как же ему тогда справляться с устройством общества! — скромно заметил хозяин.

— Скажите об этом Эмилю.

— В сущности, ваша специальность — торговля, если не ошибаюсь… — заметил я просто для того, чтобы уточнить, в каком именно секторе Тодоров печется об устройстве общества.

Однако хозяин, явно задетый, истолковал мое замечание несколько иначе.

— Но ведь без торговли общество…

— Оставьте! — прервала его Маргарита. — Эмиль презирает все профессии, кроме своей собственной.

Быть может, в ту пору мне была свойственна некоторая самонадеянность, но это не помешало мне почувствовать после реплики Маргариты, что я начинаю сдавать позиции. Правда, я и не собирался участвовать в каком бы то ни было состязании. Вступать в борьбу за женщину почти в одинаковой мере унизительно и для тебя, и для женщины, которая должна потом послужить вещественным вознаграждением победителю. Это напоминало мне сиротский дом, где надзирательница иногда говорила: «Кто будет вести себя примерно, получит на обед рисовую кашу с молоком».

— Я уважаю героические профессии, но считаю, что не только они являются обладателями патента на героизм, — заявил Тодоров.

— Зря вы сердитесь, — успокаивал я его. — Я нисколько не претендую на звание героя.

— Я неточно выразился. Мне хотелось сказать, что круг людей, защищающих интересы родины, гораздо шире, чем вы думаете, и не ограничивается только той областью, где вы служите.