Большая скука - Страница 78

По существу, разрыв с Маргаритой произошел из-за ребенка. Правда, ребенок послужил лишь поводом. И это также произошло в городском саду, только сад назывался Парк свободы, а я был прилично одет и рядом сидела Маргарита.

— Мне хочется иметь ребенка, — сказала она как бы про себя, глядя на девочек, резвившихся на аллее.

— Это вполне можно устроить, — великодушно ответил я, подняв лицо и с наслаждением подставляя его солнцу.

— Но у ребенка должен быть отец…

— Естественно, он у него будет.

— Я хочу сказать: настоящий отец.

— Ну конечно, настоящий, не из папье-маше.

— Я не желаю быть замужем теоретически и довольствоваться мужем, взятым напрокат.

— Какая муха тебя укусила? — спросил я.

— Никакая муха меня не укусила, и ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Нельзя же всю жизнь ждать и дрожать в страхе за тебя.

— Мне кажется, мы обо всем уже договорились… — мягко ответил я, подавляя чувство досады.

— Жаль только, что у тебя дальше разговоров дело не идет.

— Не понимаю, о чем ты?

— О том, что ты найдешь себе другую работу.

— На это ты не рассчитывай. Чтобы зря не терять времени, подыщи лучше себе другого отца для своего будущего ребенка…

— Ну что ж, за этим дело не станет! — вызывающе произнесла Маргарита.

Но этой репликой она не добилась желанного эффекта. Тогда она пускает в ход другой аргумент:

— Если я тебе не дорога…

— Ты прекрасно знаешь, что ты мне дорога. Но я дорожу и своей профессией.

— Вот именно. Можно подумать, что других профессий не существует! С твоим знанием языков, с твоими связями ты давно бы мог найти место поспокойней — например, в дипломатии или в торговле…

— Как Тодоров.

— Хотя бы. Чем его работа хуже твоей?

— Я этого не говорил.

— Знаю, что ты хочешь сказать. Ну уж если я захочу уйти к Тодорову, то у тебя не спрошусь. И если в один прекрасный день это случится, то знай, виноват в этом только ты…

— Каждый человек сам отвечает за свои поступки. Я — за свои, ты — за свои. Не понимаю, какая тебе надобность говорить, на кого падет вина. А что касается профессии, то мой выбор окончательный. В отношении же замужества — тебе решать.

— Вот это я и хотела услышать, — сухо сказала Маргарита. — Пойдем, если не возражаешь.

Я проводил ее до дому, и это было последнее наше свидание. Маргарита очень скоро сделала свой выбор и ушла к Тодорову.

По аллее ко мне приближаются два маленьких существа — девочка и собачонка. Впереди бежит девочка с надкусанной булочкой в руке, следом за нею — собачонка. Время от времени девочка останавливается, подносит к морде собачонки булочку, чтобы подразнить ее, и бежит дальше. Собачонку, как видно, не волнует булочка: она гонится за девочкой, потому что ей хочется поиграть. Два маленьких существа останавливаются у моей скамейки. Девочка залезает на скамейку и кладет рядом с собой булочку, чтобы тут же ее схватить, если к ней потянется собачонка. Но, животное, понюхав булочку, отводит морду в сторону и навостряет уши: за кустарниками раздается женский голос: «Эвелина! Эвелина!»

Ребенок что-то кричит в ответ и бежит обратно, преследуемый собачонкой. Оглядевшись, словно вор, я беру надкусанную булочку и иду в другую сторону. Булочка для меня — настоящая роскошь, однако ею сыт не будешь. И все же благодаря булочке суббота прошла значительно легче, чем воскресенье.

Весь воскресный день, терзаемый голодом, я брожу по окрестностям города. Вначале держусь подальше от шоссе, довольствуюсь полевыми тропами, потом, не устояв перед искушением, начинаю обследовать придорожные рвы в надежде на то, что мне попадутся какие-нибудь остатки пищи, выброшенные из проходящих автомобилей. Но, по-видимому, люди в этой стране либо не едят во время движения, либо съедают все дочиста, потому что я нашел лишь несколько бутылок из-под пива.

Когда этот бесконечный день все же подходит к концу и спускается густой сумрак, я направляюсь к заранее облюбованной ферме, обхожу ее и пролезаю сквозь ограду из колючей проволоки в фруктовый сад. Яблоки на невысокой яблоне крупные и тяжелые, я сую их за пазуху, вздрагивая от холодного прикосновения плодов. Пазуха сильно отяжелела, но я торопливо рву плоды. Из темноты доносится собачий лай. Возможно, собака лает не на меня, однако я не намерен проверять, на кого она лает, и снова пролезаю сквозь колючую проволоку, прикрывая одной рукой вырез комбинезона, чтобы не высыпались драгоценные плоды.

Не успев очутиться на поле, я пробую яблоки и убеждаюсь, что они ужасно кислые и твердые, как дерево. Но пусть они будут во сто раз кислее, это все же пища, это можно есть, и я грызу яблоки всю дорогу, а потом и в бараке, словом, до тех пор, пока не начинаю чувствовать тяжесть в желудке. Мне кажется, что я переел, но тем не менее насыщения не испытываю. «Все же обманул голод», — успокаиваю себя и в ту же минуту чувствую, как мой пищевод заполняет ужасная кислота, меня тошнит, и я выбегаю из барака.

Первую половину ночи я борюсь с отвратительным чувством тошноты, а вторая половина проходит в борьбе с пробудившимся снова чувством голода. Как только наступает рассвет, я иду к городу. Ноги у меня дрожат, и я ясно понимаю, что еще два дня без еды я не выдержу.

В наиболее подходящий момент, то есть за несколько минут до начала рабочего дня, я приближаюсь к намеченной цели. Передо мной то самое мрачное складское помещение, унылый вид которого привлек внимание Грейс. Рядом с ним находится отель «Кодан». Чтобы не идти мимо отеля, я захожу в складской двор с противоположной стороны. Сторож сидит у своей каморки и читает газету.